Чурило Пленкович

Значение слова Чурило Пленкович по словарю Брокгауза и Ефрона:
Чурило Пленковичгерой русских былин, типичный щеголь-красавец "с личиком, будто белый снег, очами ясна сокола и бровями черна соболя", бабский угодник и заезжий Дон-Жуан. Постоянный соперник Дюка Степановича, Ч. резко отличается от прочих богатырей киевского цикла. Свое иноземное происхождение он выдает тем, что из всех героев русского эпоса один заботится о своей красоте: поэтому перед ним всегда носят "подсолнечник", предохраняющий лицо его от загара. Былины о Ч. распадаются по содержанию на два основных сюжета: 1) поездка князя Владимира в поместье Ч. и служба последнего в Киеве стольником-чашником, а затем "позовщиком на пиры", и 2) связь Ч. с женой Бермяты, молодой Катериной Никуличной, и смерть любовников от руки ревнивого мужа. Основной тип первой былины состоит в следующем. Во время традиционного пира к Владимиру является толпа крестьян с жалобой на молодцов Ч., которые повыловили всю дичь, а княжеских охотников избили булавами. Вторая группа жалобщиков — рыболовы, у которых молодцы Ч. силой перехватили всю рыбу. Наконец, приходят сокольники и доносят князю, что дружина Ч. повыловила соколов и кречетов на государевом займище. Только тогда Владимир обращает внимание на жалобы и, узнав, что неведомый ему Ч. живет на реке Сароге, пониже Малого Киевца, у креста леванидова, берет княгиню Апраксию, богатырей, 500 дружинников и едет в усадьбу Ч. Его встречает старый отец Ч., Пленко Сорожанин, приглашает в гридню и угощает. В это время подъезжает дружина Ч., показавшаяся князю такой многочисленной, что он подумал, уж не идет ли на него войной ордынский хан или литовский король. Ч. подносит Владимиру богатые подарки и так пленяет гостей своей красотой, что Владимир забывает жалобы своих людей и приглашает Ч. к себе на службу. Однажды во время пира Апраксия засмотрелась на "желтые кудри и злаченые перстни" Ч., подававшего к столу блюда, и, "рушая" крыло лебединое, порезала себе руку, что не ускользнуло o т боярынь. Когда княгиня просит мужа сделать Ч. постельником, Владимир ревнует, видит" опасность и отпускает красавца в его усадьбу. Второй сюжет связан с предыдущим. Владимир назначает Ч. "позовщиком". По обязанностям службы, последний идет к старому Бермяте Васильевичу приглашать на почестной пир князя, но, увидев молодую жену его, прекрасную Катерину, Ч. "позамешкался" и не вернулся во дворец даже утром, когда Бермята был у заутрени. Свидание Ч. с Катериной начинается игрой в шахматы, причем молодой "позовщик" делает ей три раза мат. Тогда она бросает доску и говорит, что у ней "помешался разум в буйной голове, помутились очи ясные" от красоты Ч. и предлагает ему пойти в опочивальню. Сенная девка-чернавка извещает Бермяту об измене жены. Происходит полная трагизма сцена расправы над любовниками, и былина оканчивается смертью Ч. и Катерины, причем в некоторых вариантах Бермята женится на сенной девке в награду за донос. Остальные подробности, очень важные для вопроса о западном происхождении заезжего щеголя, приводятся обыкновенно всеми исследователями. Былины о Ч., полные и отрывки, известны более чем в 40 вариантах: см. "Сборник Кирши Данилова" под ред. П. Н. Шеффера (СПб., 1901, стр. 11, 41, 65-68, 189); Рыбников, I, №№ 45, 46; II, №№ 23, 24; III, №№ 24-27; A. Гильфердинг ("Сборник II отд. Академии Наук", LIX-LX, №№ 223, 224, 229, 242, 251, 268, 309); Н. Тихонравов и В. Миллер, "Былины старой и новой записи" (М., 1895, №№ 45, 46, 47, 48); А. Марков, "Беломорские былины" и "Известия II отд. Академии Наук" (1900, кн. II); Н. Ончуков ("Живая Старина", 1902, вып. III-IV, 361). Былины о Ч. разработаны пока очень мало. Даже относительно самого имени Ч. существуют разнообразные теории. Одни ученые говорят о южнорусском происхождении его, так как разные варианты этого имени (Джурило, Журило, Цюрило) принадлежат к тем немногим эпическим именам, которые до сих пор сохранились в народных песнях Холмской, Подлясской и Галицкой Руси. В конце XIV в. упоминается боярский род Ч. (nobilis... Czurilo, "Acta grodzkie i ziemskie", документ 1410 г.), из которого вышли основатели города Чурилова в Подольской губернии (А. Соболевский, "Заметки о собственных именах в великорусских былинах", "Живая Старина", 1890, вып. II, 95). По мнению академика А. Н. Веселовского, имя Ч. произошло из древнерусского Кюррил — Кирилл, подобно образованию Куприан — Киприан и др. ("Сборник II отд. Академии Наук", т. XXXVI, стр. 81). Против такой этимологии возражал академик А. Соболевский, который предлагал другую теорию: Ч. — уменьшительное имя от Чурослав, как Твердило — от Твердислав ("Живая Старина", 1890, вып. II, 95). Наконец, Всеволод Миллер думает, что на переход к в ч могла повлиять латинская форма Cyrillus ("Очерки русской народной словесности", М., 1897, стр. 121). Менее загадочно отчество Ч. "Пленкович", которое есть собственно песенный эпитет, первоначально относившийся к самому Ч. (щап — щеголь, щапитьщеголять), подобно тому как Соловей стал Рахмановичем, Микула — Селяниновичем (М. Халанский, "Сказания о кралевиче Марке", I, 137); из "Ч. Щапленковича", т. е. Щеголевича, благодаря забытому первоначальному значению прозвища Ч., сложился отдельный образ "Пленка", богатого гостя — Сарожанина ("Великорусские былины киевского цикла", 208). Д. Ровинский производит Пленка от слова "плёнка" (" Русские народные картинки", IV, 97). А. Веселовский видит в Пленке Сарожанине фряжского гостя из Сурожа, древней Сугдеи (Судак в Крыму), откуда сурожанин означало "заморянин", а Пленк объясняется порчей слова "франк — итальянец" ("Сборник II отд. Академии Наук ", т. XXXVI, стр. 67, 78-81). В. Миллер не согласен с последним мнением, так как, по определению былин, двор Ч. стоял на реке Сароге, Череге или на Почай-реке (Почайна), у святых мощей у Борисовых, и находит подобное название в древних поселениях новгородских пятин ("Очерки", 196-200); он указывает еще на то, что суффикс Пленко вполне подходит к старинным южнорусским и нынешним малорусским именам вроде Владимирко, Василько, Левко, Харько (там же, стр. 122). Не менее спорен вопрос о психологии самого героя, о его происхождении и значении в былинном цикле. Белинский передает содержание былины по записи Кирши и делает из нее вывод, что "в лице Ч. народное сознание о любви как бы противоречило себе, как бы невольно сдалось на обаяние соблазнительнейшего из грехов. Ч. — волокита, но не в змеином (Тугарин Змеевич) роде. Это — молодец хоть куда и лихой богатырь". Кроме того, критик обращает внимание на то, что Ч. выдается из всего круга Владимировых богатырей своей гуманностью, "по крайней мере в отношении к женщинам, которым он, кажется, посвятил всю жизнь свою. И потому в поэме о нем нет ни одного грубого или пошлого выражения; напротив, его отношения к Катерине отличаются какой-то рыцарской грандиозностью и означаются более намеками, нежели прямыми словами" (" Отечественные Записки", 1841; "Сочинения", изд. Солдатенкова, т. V, стр. 117-121). Этому замечанию Белинского нашлось характерное объяснение, отмеченное впоследствии Рыбниковым, по словам которого, былины о Ч. поются более охотно женщинами-сказительницами, а потому принадлежат к числу "бабьих старин", исключающих грубые выражения. По мнению Буслаева, такие реальные личности, как заезжий Ч. и Дюк, расширили киевский горизонт иноземным влиянием и ввели в эпос новое, богатое содержание. Разбора былины по существу он не дает и только замечает, что Ч. был кем-то вроде удельного князя ("Русский богатырский эпос", "Русский Вестник", 1862, и "Сборник II отд. Академии Наук", т. XLII, стр. 181-190). Д. Ровинский называет Ч. "богатырем Алешкиной масти, потаскуном, бабьим соблазнителем" и прибавляет, что "Ч. особенно жаловал Петр I; у него все чины всешутейшего собора звались Чурилами, с разными прибавками" ("Русские народные картинки", кн. IV, стр. 97-98). Попытки ученых вникнуть глубже в вопрос о происхождении образа Ч. отличаются некоторой кабинетной тяжеловесностью. Так, во время господства мифической теории даже имя отца Ч., переиначенное почему-то в "Плен", ставилось в связь с "пленом человеческого сознания у внешней космической силы", а происхождение Ч. относилось к эпохе Даждьбога, когда "сам бог представлялся в плену, в узах" (П. Бессонов). С точки зрения той же теории смотрел на Ч. и Орест Миллер, который даже в трагической развязке любовных похождений Ч. готов был видеть какую-то "мифическую обусловленность", и отсюда выводил, что гибель героя могла указывать на его "первоначальное мифически-злое значение". Новейшими учеными был поставлен более реальный вопрос: какими путями Ч. был вовлечен в киевский эпический цикл. М. Халанский приурочивает сказания о Ч. к южной Руси, но выработку цельного типа Ч., вместе с Соловьем, Дюком, Микулой и Святогором, переносит к московскому периоду князей-собирателей, когда мирные свойства героев с охотой привлекались к северо-великорусскому эпосу. Против этого взгляда высказался Всеволод Миллер. Он находит в Ч. несколько черт, говорящих о новгородском его происхождении: этот богач-красавец, опасный для мужей (в том числе и для самого Владимира, личность которого низведена с пьедестала эпического князя-правителя), "продукт культуры богатого города, в котором развитие промышленности и торговли отразилось на нравах его обитателей и создало людей независимых, превосходивших во всех отношениях князя". Этим Ч. напоминает других, несомненно новгородских богатырей — Ваську Буслаева и гостя-Садка. На основании упоминаний в былине литовского князя, Миллер определяет и время обработки ее — конец XV в., период, предшествовавший падению Новгорода ("Почин общества любителей российской словесности", М., 1895, и "Очерки русской народной словесности", М., 1897, стр. 187-200). Академик А. Н. Веселовский видит в Ч. чисто бытовую фигуру одного из тех греко-романских гостей-сурожан, которые появлялись в Киеве и изумляли более грубых соседей своей красотой, блеском культурных привычек и роскошью обстановки. Впечатление, произведенное Ч. на Апраксию и Катерину, давало готовый материал для новеллы с трагической развязкой в стиле Giraldi Cintio ("Южно-русские былины" в "Сборнике Академии Наук", т. XXXVI, стр. 69-110). Относя происхождение типа Ч. к киевскому периоду русской истории, Веселовский опирается, между прочим, на схожие имена в малорусских свадебных песнях (Журило, Цюрило). В. Каллаш также остановился на малорусских именах вроде Джурыло, отразившихся в некоторых былинах ("Этнографическое Обозрение", 188 9, кн. III, стр. 207-210, 1890, кн. VI, стр. 252). Кроме того, академик Веселовский привел целый ряд восточных и западных параллелей, правда, мало объясняющих происхождение былины, но указывающих на иноземный элемент, создавший образ изящного и пленительного героя, столь необычного на всем пространстве киевского цикла. В таком же направлении разрабатывал вопрос К. Ф. Тиандер, который привлек к сравнению параллельные скандинавские и шотландские сказания, испанские романсы, старофранцузские и некоторые славянские песни ("Западные параллели в былинах о Ч. и Катерине" в "Журнале Министерства Народного Просвещения", 1898, XII). А. И. Яцимирский.

Чурай    Чурило Пленкович    Чурилов